Спал я плохо, разные сны снились, убегал от тигров, медведей. Словом, мура. Ворочался, мешал Серафиму Бывалину спать. Он повернулся ко мне и прошептал:

   - Ты спи спокойно. Мы ить тоже впервой на такую охоту. У Кощарова два напарника заболели, вот он и взял нас.

   Чуть свет нас поднял Никандрыч. Пошли в вершину реки. Шли быстро, я едва поспевал за бородачами, хотя и сам был неплохой ходок по тайге. К полудню собаки начали рваться со сворок. Запоскуливали, рвались вперед. Вот и след.

   - Пущай собак. Бегом! - крикнул Никандрыч и первым бросился в сопку, стреляя из карабина. Дмитрий вырвался' со своей двустволкой вперед и тоже загремел выстрелами.

   - Бегом! - ревел Никандрыч. Вполгоры остервенело лаяли собаки. Никандрыч остановился и приказал:

   - Руби вилаги!

   Мы вырубили себе по рогулине и снова побежали на лай собак. Увидели их. Они всей сворой лаяли на выскорь. Под ней сидел тигренок. Зубы оскалены, шипит, рычит, лапами отбивается от собак. Поверьте, у меня все упало, как я увидел эту зверину. Ведь я думал, что это будет тигренок не больше собаки, а это был самый настоящий тигр.

   Но не будь собаки в намордниках, а их было семь с моим Ураном, они бы, наверное, порвали и такого тигра.

   - Навались, - крикнул старик и первым бросился на тигренка. Тот бросил собак и на Никандрыча. Но хитер старик, сунул в морду зверю свою фуфайку, которую нацепил на рогулину, зверь впился в нее когтями и зубами, не оторвешь. А мы все разом его и оседлали.

   Все оказалось легко и просто, даже не верилось. Тигренка спеленали, он пометался на снегу и затих. Соорудили носилки, уложили его и понесли в табор. Зверь весил до восьми пудов, а тут чащи и подъемы, пока донесли, так устали, что еле ногами двигали. У палатки настелили лапнику под бока зверю, накрыли пологом, чтобы не простыл, и занялись делом: кто дрова рубил, я варил хлебово. Управились и сели передохнуть. Смех, разговоры. Хохотали Дмитрий и Тимофей, вспоминая случай из тигровой охоты, как Дмитрий попал под тигра, который на прыжке сбил его, схватил зубами за ичиг, а Дмитрий вместо того, чтобы вырываться от тигра, орал: "Спасите ногу, как я буду тигров ловить". Тимофей рассказал, как его раненый кабан день держал на дубу. Словом, обычный охотничий треп.

   Но я стал замечать, что с Горюновым что-то неладное творится. Он молчал, не смеялся, выходил из палатки, садился перед тигром, подолгу смотрел ему в глаза, гладил его широкий лоб...

   Так продолжалось до сумерок. И вдруг собаки подняли лай, они были привязаны на поводках. В палатку ввалился Горюнов, бледный, качается, глаза хмельные.

   Мы похватали ружья и вон из палатки, думали, тигрина напала. Но... Там, где должен был лежать пленник, было пусто. Лишь вмятина осталась от его боков на лапнике.

   - Утек! Отпустил! - заорал Дмитрий Кошаров. Во мне все оборвалось. Не потому, что убежал тигренок, а испугался за Горюнова, могли порешить человека.

   Разом бросились в палатку. Первым влетел Тимофей, ударил в скулу Горюнова, тот упал лицом вниз. Подскочил Дмитрий, и начали они пинать лежачего. Серафим растерянный стоял в проеме палатки.

   Горюнова били, но он не сопротивлялся. Хотя мог бы дать обоим сдачи, ростом сажень, грудь, как у богатыря, ручищи по пуду каждая. Лишь закрыл голову руками и молча сносил побои.

   Старик Кошаров вскинул винтовку и выстрелил в подволок палатки. Истязатели отскочили от Горюнова.

   - Стоять! Гроба мать! - заорал он на сынов. Те, видно, знали характер отца и прыснули по сторонам.

   Никандрыч тряхнул седой головой, сел на чурку, положил винтовку на колени и тихо сказал:

   - Ну, Проша, вставай, рассказывай, пошто спустил зверя? Не перед нами, а перед совестью своей исповедуйся. Двадцать тыщ ушло. Одному за год не заробить. Ушло, а ить все старались. На што Серафим - охотник не из дюжих, а работал на славу. Ему тоже деньги нужны. Вставай!

   - Горюна мало убить... - заговорил Дмитрий, но дед стрельнул в него глазами и тот стих.

   Прокопий поднялся, расправил плечи, смахнул кровь с рассеченной губы, сел на бревно и, не поднимая головы, проговорил:

   - Отпустил и вся недолга. Так душа повелела. Деньги у меня на сберкнижке есть, отдам двадцать тысяч. Берите...

   - Отдашь? А возьмем ли мы? - рявкнул Никандрыч. И чуть тише сказал: - Ты деньгами не сори. Я знаю цену таежным копейкам не меньше твого. Не бросовы они. Ты нам душу открой! Понимаешь, душу! - с диким ревом старик вскочил, страшный и взлохмаченный, как привидение. Казалось, он сейчас бросится на Горюнова. - Я шестьдесят лет из тайги не выхожу, сотни медведей ухлопал, десятки тигров изловил, но такого не видывал. Отпустить свое, наше! - Он покачал головой и переменил тон: - Откройся, Проша, знаю, не от добра сделал такое. Что у тебя на сердце?

   - Что с ним толковать, хлопнуть за такое и вся недолга, - закричал Дмитрий.

   - Молчать, сукин сын! Я те хлопну!

   Тимофей потянулся к винтовке. Я проследил за его рукой и тоже взял свой карабин. Подмигнул Серафиму, чтобы и он вооружался. Сам положил карабин так, чтобы его глазок смотрел на Тимофея. Тимофей чуть поежился и оставил винтовку.

   Прокопий отхаркнулся кровью, поднял голову и выдохнул:

   - Пожалел я. Увидел, как из его глаз выкатились две крупные слезинки и спрятались в бороде. Не хочу развязывать его путы, а сам развязываю - это как наваждение. Вначале развязал задние ноги, потом снял намордник, последними освободил передние лапы. Думал, бросится на меня. Ан, нет. Полежал он с минуту, видно, все еще не верил, что свободен, а когда поднялся, долго смотрел на меня, потом побежал, со всех ног поскакал в гору... Можете снова поймать, далеко не уйдет, - после короткого молчания сказал Горюнов и опустил голову.

   Молчание установилось на какое-то время.

   - Ну, что ж, - сказал Никандрыч и убрал с колен винтовку. -Будя, Проша, себя терзать. Прощен. Иди с миром. Надломилась твоя душа. Наизнанку вывернулась. Пропал охотник. Новый винтик не вставишь! Спел ты свою лебединую песню. В нас стрелил не холостым зарядом, а разрывную пулю в сердце всадил. Твово владыку не тронем. Пусть свободе радуется. Всех денег не заберешь...

   Утром я и Горюнов ушли на север, остальные пошли на запад. Больше я его не видел в тайге.

   - Вот и все... - закончил Бутаров и повернулся на правый бок.

   Долго ворочался Резвов под нарами, вздыхал. Шла ночь...